ЭПИЗОД четвертый
АВГУСТ
Подрезково — Кадницы, Горьковская область
Вернувшись из Харькова, Казаков не может забыть Лильку, и у них стремительно развивается эпистолярный роман. Он даже ставит пластинки с украинскими песнями и переписывает слова. Целый день у героя уходит на смену покрышки мотоцикла, и он подробно описывает процесс вулканизации
в домашних условиях. В конце месяца все планы спутывает бывшая жена Файка.
ПОДПИСАТЬСЯ
ПОДПИСАТЬСЯ
СКАЧАТЬ
СКАЧАТЬ
22 мин. 24 сек.
1962. ЭПИЗОДЫ
15 августа 1962 г. Среда
пос. Подрезково
День солнечный, но прохладно, так как дул сильный северный ветер. К вечеру он стих, стало теплее. В 21 ч. на балконе было 11 °С.
Встал я в 10 ч. и пошел мыться. Во время завтрака вдруг раздался завывающий,
что Буратино из кувшина, голос Левитана: „Работают все радиостанции Советского Союза! Слушайте сообщение ТАСС!“ и запищали позывные. Мы тотчас смекнули, что посадили, наверно, одного или обоих космонавтов, но уж больно торжественно вещал абраша. Скоро сообщили — посадили обоих южнее Караганды. „Восток-3“ совершил 64 оборота вокруг грешной планеты, прошел свыше 2 600 000 км, майор Николаев пробыл в полете 95 ч., т. е. без часа четверо суток. Посадили его в 9.55. „Восток-4“ сделал 48 оборотов, пройдя при этом около 2 млн км, подполковник Попович летал трое суток — 71 ч. Приземлен в 10.02. Сильно сработали иваны, много добра пустили на ветер…
Сегодня я не сделал ничего общественно-полезного и вообще весь день не ударил пальцем о палец. После завтрака я пошел загорать, воспользовавшись ярким солнцем, а то с меня почти весь загар сошел, пока я толкаюсь тут, постоянно одетый.
На полянке, в затишье, где сено, постелил ковер и улегся. Солнышко хорошо грело, но иногда ветер, вырвавшись из-за кустов, так полосанет, что аж кожа вскакивает пупырышками. Со мной там же кувыркались Наташка и племяш Алешка. Наташку, слава богу, скоро уложили спать. Алешка большой пацан,
12 лет, перешел в шестой класс, и мы с ним всё беседовали на разные темы, больше о технике и космосе. Потом и он ушел, а я стал дочитывать Блетсуорси.
Лежал там часов до 4, несколько раз меняя место, а то наползала тень от березы. Потом позвали обедать, что-то рано сегодня, а то обычно в шесть да в семь.
После обеда внимательно смотрел альбомы, привезенные вчера теткой из Москвы. Один вообще старинный, там все предки, а старухи наши в возрасте
3–15 лет. Во втором большей частью довоенные подрезковские фотографии, где я и Танька играем не последнюю роль. Много снимков, где есть дедушка, а у нас ведь ни одного нет. И меня в таких видах, как здесь, тоже нет.
Вскоре опять пришел Алешка, и мы с ним играли мячом до одури, изображая то баскетбол, то регби, то черт знает что. Я вспотел, как анафема, и с удовольствием пошел потом под кран мыться. Приезжала Танькина подруга Лида, и ее вроде, помню немножко по 1952–1955 гг.
В 9 ч. я записал события и для зарядки прочел „Дядю Степу“ Михалкова. Потом немного подкормился, попил чайку и, как обычно, не раньше двенадцати лег спать.
ФОТОГРАФИИ
Следы деятельности животных
Доброкачественные дубликаты
О дневниках Н. Козакова
Магазин
24 августа 1962 г. Пятница
с. Кадницы
День с утра был сер и холоден; потом облачность разорвалась, стало солнце и тепло, но во второй половине дня опять стало пасмурно, а вечером и вовсе пошел дождь. Радио обещало в Мосвке ненастную погоду.
Встал я в половине одиннадцатого. Умылся, стал пить кофе. Надо было идти ремонтировать мотоцикл, но в такую погоду что-то не хотелось ничего делать. Но надо было; однако сперва надо было подготовить одежду. Много времени я потерял, извлекая из сапога бутылку из-под рома, которую запихал туда еще в Челкаре, посылая сапоги багажом. Чуть вытащил. Потом сходил позвонить на почту — нет ли писем. Я считал, что безусловно должно быть письмо от Ивана Карташова, весьма возможно — от Сашки Швидкина, если совесть есть — перевод на 5 руб. от питерца Васьки. Совсем маловероятно — от Лильки Канцедал. На почте сказали, что было одно письмо и его сейчас передали детдомоской девочке, пришедшей за корреспонденцией. Ну, мол, от Ивана. Потом, когда я привинчивал к сапогам подковки, письмо принесли, и мама, которая отдала
его мне, сказала, что из Харькова. Я весьма удивился. Чего всего меньше ждал, то пришло. Адрес был смешной: „Козакову (для Николая)“. Глупая! Конверт я вскрыл без трепета, хотя гадал, что там, и склонялся к мысли, что, вероятно, просьба не надоедать письмами; хотя, с другой стороны, обратный адрес был подробный с указанием номера почтового отделения. Но гадать нечего было, так как я вытащил письмо из конверта и стал читать. Оно меня удивило. С первых же строк Лиля просит простить ее за то, что она такая, т. е., как я понял, между ней и Артемидой нельзя поставить знак тождества, за то, что она притворялась и вела себя, как глупая девчонка. Пишет, что ждала моего письма, но оно пришло только вечером в воскресенье, благодарит за телеграмму, благодаря которой
она получила возможность написать мне. Ну, много разных слов, так сказать,
общего значения — что она должна была мне написать, ибо в противном случае ее преследовала бы совесть, и т. д. Много восклицательных и вопросительных знаков. „Я, — говорит, — просто тебя мало знаю, но буду надеяться, что чувства меня не обманут“. Ну, как идут дела и как доехал. В конце так: „Я тоже жду. Не сердись. Умоляю. До свидания! Лилёк“.
Я весь день и, вероятно, до следующего ее письма буду ломать голову — что это все значит. Если допустить, что все это правда, — зачем бы она стала писать,
что она „такая“ в противном случае? О таких вещах не пишут и не говорят обычно до самого некуда. Что она очень правдивая, честная и простая? Но тогда она вполне могла бы меня увидеть, если бы захотела — пришла бы в понедельник в поликлинику. А к тетке необязательно было ездить, как она пишет. И неужели письмо, опущенное вечером в пятницу, пришло здесь же, в городе, только через двое суток, в то время как ее письмо опущено 13-го, а 15-го уже было здесь? Может быть, она долго колебалась, может, переживала, не решалась сказать? И почему она мне верит так? Конечно, скорее всего, что это всё прихоти женского сердца, и сильно располагать нечего. Все окончательно должно выясниться после ее ответа.
Я написал ей на восьми страницах — что значит неудавшийся литератор! Сначала для полной ясности и взаимопонимания сообщил, что не она одна обожглась,
как она говорит, а и я, и еще хлеще, то есть был женат (об алиментах все-таки умолчал). Ну, а потом все то же, т. е. что она мне снится, как я переживал в Харькове и как хочу ее видеть и т. п. и т. д. Подробно рассказал о своем путешествии и о том, что мама знает о ней и шлет ей привет. Попросил фотографию и послал свою из казахстанских — ЗИЛ с плетью и я. Называл, конечно, очень нежно — зіронько моя, щиро сонце України1, хохлушечка милая…
Тут я изрядно забежал вперед, т. к. до того, как садиться и писать, привинтил подковки к сапогам, заштопал две дырки на х/б бриджах, пообедал, записал и зарегистрировал новые книги и пластинки, переставил стол по-старому, прибрал все на нем. В общем, писать сел уже в 4 ч. Да, еще ходил было к Марии Ив. Успенской, хотел попробовать завести мотоцикл, но ее не было дома.
В перерыве письма ужинали — мама сварила картошки и цветной капусты, с кухни принесла салат, очистила аральского лещика. Как бы к таким деликатесам надо бутылку, но я что-то и не помечтал. Неужели совсем исправляюсь, как в случае курева? Хорошо бы было, чтобы не хотеть выпивать. Придется — пожалуйста,
а так чтобы не надо.
Только сегодня чуть поймали кота, который совсем, бедный, одичал и не шел даже на зов. Говорили, что он у кого-то цыплят переел. Не знаю, как это, но пузо у него довольно толстое, а в нижней челюсти отсутствует левый клык. Страшный, общипанный, бедняга. Напоили его молоком, колбаски ему кусочек дал. Написав и запечатав письмо — я просил ее писать на маму и без обратного адреса,
чтобы меньше было любопытства, а когда устроюсь работать, если будем переписываться, сообщу, куда удобнее — я взялся за дневник. Так полдня и провел в писанине.
Завтра с мотоциклом ничего не выйдет — дождик, но надо будет идти в РЖС заряжать аккумулятор и опустить там письмо. Интересно все-таки — что у меня получится из этого романа. Ясновидцем бы быть, хотя чтоб понимать человека — такой он, за какого хочет сойти, или нет. Черт их разберет, этих женщин, может, она обхохочется над моим письмом, будет всем показывать — вот, мол, сопляк тридцатилетний, женился, а ума не нажил.
Закончив писать дневник, в начале первого лег спать. А ведь поставил себе
режим — не позднее одиннадцати ложиться, а желательно в десять.
31 августа 1962 г. Пятница
с. Кадницы
С утра было совершенно беспросветно пасмурно, но потом серость разогнало, стали обычные переменно-кучевые облака. Дождей не было. Дул SW.
Встал я в 9 ч. После непременного завтрака сразу, не откладывая в долгий ящик, побежал снимать колесо с мотоцикла. Снять было не проблематично — вопрос стоял, как размонтировать, т. к. я уже два года не размонтировал эти поганые колеса, да и раньше-то особой ловкости не испытывал при этой операции. Боялся прикусить, но ничего, все обошлось.
Камеру поволок домой. Вылив в таз целое ведро, стал проверять. Оказалось,
что чуть-чуть — по пузыречку — проходит в заплатке, которуя я поставил на месте прореза, через который вытаскивал старый вентиль и ставил другой. Эту камеру я покупал в 1960 г. на рынке за 75 руб., она переварена из самолетной камеры, и вентиль оказался велик. Я тотчас стал готовиться к вулканизации. Раньше я вулканизировал над плиткой — ставя на нее зажатую струбциной камеру, но после того, как одну камеру таким способом испортил, стал применять брикетный способ, только за отсутствием брикетов пиросмесь делаю сам из сухого спирта и нитропороха. Вот и сейчас я стал колдовать над составом.
И тут мама принесла письмо из Харькова на ее имя. Взяв конверт в руку, сразу определил, что там фотография. Я скорее вскрыл конверт. Карточка была большая, 9 х 15, тонированная сепией, на тисненом картоне. Лилька на ней лукаво улыбалась, опершись на правую руку. Она была очень хороша, только ее портила прическа — высокая какая-то. Или я просто не видел ее с такой прической? Письмо было на шести страницах и почти все было посвящено тому, что я женат и всему вытекающему из этого. Она боится, что мое увлечение ей пойдет во вред моей семье и мои дети станут сиротами… Что она никогда не простит мне, если такое будет из-за нее, и просит еще и еще раз проверить себя. Что она ради чувства не пойдет на такое, и вообще все то же, что писывала, бывало, Шурка Шелдаманова. Но, в отличие от той, после пишет, что ничего не хочет знать, кроме меня, что то, что я женат, не самое главное для нее, что она сделала мне больно этим письмом, но больше никогда не заговорит об этом. Ну, постоянно просит прощения, и чтобы я не сердился на нее, потому что она глупая. В конце пишет,
что у них очень тепло и хорошо, много фруктов и овощей. Я опять попал в тупик. Неужели это все обман, времяпрепровождение? Или наоборот — канун настоящей любви и счастья? Ох, как это все мне надоело, все искания и переживания.
Как соскучился я по доброму, чуткому отношению, по ласке женщины, по любви и спокойствию!
Прочтя письмо, я приободрился, так как где-то на щирої Україні мне улыбалась Лилька Канцедал, и эта улыбка, запечатленная на куске тисненого картона, грела и веселила меня, подавала надежду на что-то лучшее, что я до сих пор ассоциировал с понятиями „брак“ или „сожительство“.
Напевая „Верховину“, я быстро приготовил порцию адского зелья, зачистил камеру, смазал клеем, положил заплатку из сырой резины, сверху — из обычной, все сооружение покрыл целлофаном и зажал в струбцину с пирошашкой. Шашка долго трещала и стреляла кусочками сухого спирта. В комнате воняло погано.
Пока сооружение остывало, я еще раз прочел письмо, и все гадал — что оно таит за собой. Или она, может, авантюристка, догулявшаяся до того, что ухватилась за меня как за взрослого и серьезного человека, попавшегося на ее пути? Действительно, как она пишет, чем я гарантирован, что она лучше моей бывшей жены? Интуиция? Не мне бы говорить о ней. Черт знает что. Ладно. Куда кривая выведет.
После того, как я развернул струбцину, оказалось, что верхняя резинка не приварилась, а сырая заплатка хорошо завулканизировалась. Ну и черт с ней — я ту отодрал и выкинул. Проверил камеру — все было нормально. Побежал монтировать. И тут я окончательно замучился. Три раза пришлось разбортовывать и вновь монтировать колесо. Первый раз — вентиль ушел вниз, нельзя было достать. Второй раз — камеру защемило бортом покрышки. И третий раз на этой же почве, т. к. я камеру совсем вынул и перевернул ее другим боком.
И еще вдобавок ко всем неприятностям пришла бывшая Файка и стала заговаривать. Сперва об алиментах — не знаю ли я, где исполнительный лист и почему ей мало присылали. Потом — что хочет отдать мне Гальку. Я сказал — давай, но совсем, и оформи документы, чтобы отказаться от материнства и больше не приставать. Нет, говорит, временно. Ну, а так, говорю, ни я, ни Галька не марионетки, чтобы дергать и издеваться. Первый ее визит тут и закончился, и я побежал обедать. Но после обеда опять, курва, пришла. Тут уж разговорчики дошли аж до того, что как насчет того, чтобы сойтись обратно. Но я вполне вежливо и даже ласково сказал, что у нас из этого вряд ли что выйдет, т. к. мы уже пробовали, и все равно не жизнь, а уродство. И чтобы, пока оба молоды, не терять время и искать более удачную пару, чем было.
Ну, еще много кое-чего тут было говорено. Файку мне определенно жалко. Об Гальке и говорить нечего, но себя жальчее всех. И если с Лилькой что выйдет и она окажется хорошей — хрен с ними со всеми, раз она считает меня эгоистом, нужно им быть до конца.
Наконец бывшая wife ушла, и я опять с полной силой взялся за дело, а то при ней и не делалось ничего. С проклятым колесом я канителился до 6 ч. — это с самого-то утра! Оббил весь обод молотком, борт покрышки порвал. Подобно эпирскому царю Пирру, я бы мог вполне сказать: еще один такой ремонт, и у меня не останется больше покрышек.
Накачал колесо и поставил на место. Больше, конечно, ни о чем не могло быть и речи. Только проверил давление в заднем колесе и довел его, как и в переднем, до двух атмосфер. А затем убрал все и пошел домой. Умывшись, я стал писать Лильке письмо. Свету не было, пока видно было, писал так, а потом зажег свечку. Написал опять восемь страниц — о том, что себя уже проверил, и чтоб она не боялась, что разобьет семью, которой, по существу, и не было, что если не она, то будет другая женщина, но с первой женой я все равно больше жить не буду, что она мне дорога и нужна и т. д., все, конечно, тщательно вырисовано и облечено в пышную форму эпитетов и метафор.
Решив идти ва-банк, сообщил и о том, что у меня дочка, которую очень жалко, но ничего не поделаешь, раз дура мать. Ну, и много разных нежностей, вроде „моя кошеня, зіронько кохана“1 и т. д. Письмо заканчивал уже при электричестве, зажегшемся за половину восьмого, и при маме, которая „ходила“ (на лошади, конечно!) за грибами и теперь чистила. Я показал ей Лилю, она ничего что-то определенного не сказала. Закончив письмо и расчувствовавшись, я решил сыграть украинские песни, сперва поставил Андрея Иванова — „Дивлюсь я на небо“, но Андрюха запел что-то, как Михайлов. Опять что-то было с проигрывателем. Я полез смотреть. Вроде буксовал промежуточный ролик по основному. Я поковырялся там, поставил „Чорні брови“ — но Козловский пел баритоном, лучшим, чем его собственный голос, но все же не своим. Потом уж я догадался — напряжения было мало, т. к. включили две плитки по 750 W, да две лампы, да радио. Как одну плитку отключил, все стало нормально. Ужинали сегодня, когда обычно я ложусь спать — в 10 ч. Выпив кружечку чайку, я засел за дневник. С подробными переживаниями это заняло черт знает сколько времени, и лег я в половине первого.
№2
№3
№1
МАРТ
ИЮЛЬ
ЯНВАРЬ
Кстово — Кадницы, Горьковская область
Горьковская область – Москва
г. Челкар Казахской АССР —
Горьковская область —
Харьков
„А какие, наверно, прелестные
были древние эллинки!“
„Я радостно
забормотал: «Оkay,
okay, one picture»“
„Мотоцикл,
почувствовав свободу, весело бежал“
32 мин. 36 сек.
24 мин. 40 сек.
26 мин. 46 сек.
№6
№4
№5
ОКТЯБРЬ
АВГУСТ
СЕНТЯБРЬ
Кстово — Кадницы — Горький
Кадницы, Горьковская область
Подрезково — Кадницы, Горьковская область
„Позавтракав, я взял карандаш и стал обдумывать злобо-дневное стихотворение
на кубинскую тему“
„Пришлось достать
сигару «Гавана»
и закурить“
„После завтрака
я пошел загорать“
25 мин. 48 сек.
10 мин. 13 сек.
22 мин. 24 сек.
№7
№8
№9
НОЯБРЬ
ДЕКАБРЬ
КРУГЛЫЙ
СТОЛ
Кадницы — Кстово — Горький
Горький — Кстово — Кадницы
6 / XI • 2017
„Праздник кончился,
год 1962-й ушел, а ничего не изменилось. Только что заменили отрывные календари...“
„Я читал и начинал
улыбаться. Все-таки судьба не оставила
меня без праздника“
24 мин. 30 сек.
35 мин. 15 сек.
23 мин. 7 сек.
НИКОЛАЙ КОЗАКОВ. ДНЕВНИК. 1962
Звукорежиссер К. Глущенко
Диктор Ю. Ковеленов
Редактор К. Чучалина
Технический редактор Т. Леонтьева
Звукооператоры: С. Авилов, Р. Хусейн
Арт-директор: К. Глущенко
Иллюстратор: А. Колчина
Дизайнеры: А. Глушкова, А. Московский
Сайт разработан на платформе Verstka.io
NIKOLAY KOZAKOV. DIARIES. 1962
Director K. Gluschenko
Speaker Y. Kovelenov
Editor K. Chuchalina
Technical editor T. Leontyeva
Recording engineers: S. Avilov, R. Khuseyn
Art Director: K. Gluschenko
Illustration: A. Koltchina
Designers: A. Glushkova, A. Moskovsky
Site was developed with Verstka.io
Запись произведена на пленку Quantegy на 24-дорожечном аппарате Studer A820 с использованием
микрофона Neumann U67.
Recording is made on Quantegy tape with 24-channel
Studer A820 using Neumann U67 microphone.
© ГЛУЩЕНКОИЗДАТ, 2016–2017
Студия звукозаписи „Параметрика“. Запись 2016 г.
Проект подготовлен совместно с фондом VAC
в рамках выставки „Прекрасен облик наших будней“
Заказ № 153. Москва, Северное Чертаново, 2017 г.
Order № 153. Moscow, 2017
© GLUSCHENKOIZDAT, 2016–2017
Recorded in Parametrika Studio in 2016
The project was prepared jointly with the VAC Foundation within the framework of the exhibition
"Our Days Are Rich And Bright"