ЭПИЗОД ТРЕТИЙ

ИЮЛЬ

г. Челкар Казахской АССР — Горьковская область — Харьков

Несмотря на выдвижение в передовики и уговоры главного инженера, Козаков увольняется со строительста газопровода и проводит последние дни, загорая на озере Челкар. Вернувшись в Кадницы,
он объезжает на мотоцикле „Иж“ села вдоль асфальтированного шоссе и встречает Шурку, бывшую возлюбленную. Приехав в Харьков, Казаков посещает одномоментный сеанс снятия заикания через гипноз, флиртует с „морковногубой блодинкой“ в местной „перукарне“ и посещает первый в мире
панорамный фильм „Опасные повороты“.

ПОДПИСАТЬСЯ

ПОДПИСАТЬСЯ

СКАЧАТЬ

СКАЧАТЬ

33 мин. 30 сек.

1962. ЭПИЗОДЫ

2 июля 1962 г. Понедельник

г. Челкар

№ 1. Январь

№ 2. Март

День солнечный, жаркий, тихий. Редкие облачка. Встал я, видимо, без пятнадцати шесть, хотя они шли. Черт их знает, может, во сне стрелки перевел, или завод кончился, а потом пошевелился, они завелись немного (у меня „Родина“ с автоматическим подзаводом, я не заводил их с ноября месяца, когда в больнице лежал). Встал, умылся, забрал балетку1 на случай, если придется ехать, и потопал.

Всю дорогу пришлось идти пешком. Пришел туда около половины седьмого. Сперва пошел завтракать. Были колбаса отварная и творог. Заморив червяка, пошел в диспетчерскую. Там никаких перемен не было, никто не приехал и, следовательно, нужно было не терять времени, а идти в рейс. Путевки не дали, надо, слышь, чтобы механик осмотрел автомобиль и дал указание. Я пока завел мотор, нашел Комарова, он проверил и велел выписывать путевку. Только Валька взялась за ручку, бежит Бесценный — пиши, говорит, ему на трубу путевку,
а то вагоны простаивают. Я было к нему хотел по-хорошему, но он заорал по обыкновению. Я пошел к Быкову, который сидел с гл. инженером СМУ Малаховым в соседнем отделении вагона, хотел нажаловаться на Бесценного, но хохол уже сам жаловался на меня.

Быков его прогнал, а мне велел подготовить машину и передавать ее. Я спросил, как же с деньгами. Вчера, говорит, вылетел из Омска Лютнев с деньгами, завтра должен быть здесь. Малахов тут усадил меня на стул, стал расспрашивать, как мои дела, зачем мне увольняться, может, я подлечусь и вернусь сюда, потому что я хорошо работаю и такие люди им нужны. Кстати, утром, пока я завтракал, было собрание. Меня и Соколова, ребята говорили, выдвинули в передовики, в Омск, что ли, на доску почета будут вешать и велели равняться по нам. А насчет расценок все осталось по-старому, ждать больше нечего, только что на июль дадут аккордный план, за перевыполнение которого будет премия.

И вот Малахов меня блатовал, чтоб я оставался, т. е. возвращался из Харькова. Мне, конечно, импонировало такое отношение со стороны главного инженера,
но я сказал, что мне, по всей вероятности, после леченья будет предписан отдых, а здесь работа тяжелая и неблагодарная, заработок мал и ничего не предвидится. Стали с ним беседовать на темы аккордного плана. Он хотел дать 14 рейсов на месяц, но я категорически заявил, что это ganz unmoeglich1. Тут подошел и второй стахановец — Колька Соколов, и мы в две глотки отстаивали суверенитет бедных шоферов, доказывая, что больше десяти рейсов давать план неразумно. Малахов вроде бы согласился.

Сидели мы тут с полчаса, все разговаривали. Расценки, говорит, установлены правительством, менять их они не имеют права, категорию пересмотрят и уравняют в стоимости рейса с бухарцами, которые сейчас получают 30 руб. В общем, опять одни туманные обещания. Потом Комаров сказал, что машину я буду сдавать Мамаеву, который работал на 40–16 ГОА, и что надо ее помыть.

Я поехал было на мойку, но оказалось, что там оборваны провода, и я так и не
помыл. Долго сидел я в диспетчерской, болтал с бухгалтерами. Часов уже в 10, наконец, велели приступать к передаче. Взяли заводской приемо-сдаточный акт, и по нему сдали. Хрен Мамаев проверил все номера шин, не поленился, падло, лазить под машиной.

Уворованный баллон со стертым номером по первым сохранившимся цифрам подходил к одному из моих, и он прошел как родной мой.

Я боялся, что он углядит сломанную рессору прицепа, но не углядел. Правда, пришлось размонтировать с ним запаску, которая спущена. Впрочем, я большей частью сидел и давал указания. В конце одиннадцатого сбежал обедать.

Давали картофельный суп с тушенкой, гуляш и простоквашу, которой я, по совету старины Мечникова, выпил две кружки. После обеда пошел было опять к машине, но мудак уже куда-то уехал. Я потолкался еще немного в диспетчерской, Быков сказал, что приказ будет завтра, и пошел домой. Вернее, не домой, а на озеро.

Опять пешком пришлось идти. Думал, что в рабочий день там будет мало народу, но весь берег пестрел бронзовыми телами. Опять было полно автомобилей, мотоциклов, велосипедов. Я разделся, сбегал окупнулся, а потом улегся пузом вверх на солнышке, прикрыв бедра брюками, чтоб окончательно не сжечь.
Под голову балетку положил, сам на спецовку. Пригрелся хорошо, с час, больше даже пролежал, задремал немного.

Уже около трех опять полез в воду. Сверху она была просто теплая, внизу похолоднее. Я долго кувыркался в озере, не желая вылезать. Потом все же вылез, обулся и, не одеваясь, пошел домой. Загорел хорошо. Еще завтра и те дни, если будет хорошая погода, позагораю, и можно будет сказать, что я с юга.

Придя домой, нашел телеграмму от мамы: „Посылку получила все цело“. Я вынул все из карманов спецовки и брюк, чтоб завтра сдать все, потом еще тут по хозяйству повозился, стал было писать дневник, но пришел Сашка и помешал.

Генка наш сегодня уехал в Омск, деньги все у него приятели пропили, он только утаил от них на билет, а они его же побили вчера. С Сашкой мы долго разговаривали, потом он пошел в депо, а я на вокзал.

Хотел выпить чего-нибудь — было еще 2 руб. с чем-то — но было одно ашхабадское, а оно крепкое и не очень хорошее. И вообще я что-то стал плохой пивок.

Постоял-постоял и пошел в столовую. Там было веселее. Взял я на рупь двадцать — два стакана томатного сока, бутыль воды, творог, простоквашу, колбасы холодной и жареной, и баурсак. Раздатчица там славненькая такая, татарка, видно, все со мной здоровается, и на улице — приметила, стало быть. Но я уже уезжаю, так что нечего после драки махать кулаками. Надо было раньше чесаться. А жалко все же уезжать, ей-богу. Только что в Харьков надо, а то хрен бы я уехал сейчас. Все равно 300 руб. я бы заработал, но уж настроение упало, вот в чем дело. В столовую зашел и Сашка, и мы вместе пошли домой. Придя, я написал дневник и в половине десятого лег спать. Концерт хороший какой-то передавали, Штоколов пел „Персидскую песню“ Рубинштейна. Хорошо пел, и песню эту я люблю.

№ 3. Июль

№ 4. Август

№ 5. Сентябрь

№ 6. Октябрь

№ 7. Ноябрь

№ 8. Декабрь

Круглый стол

ФОТОГРАФИИ

Запрудное, Москва. Ч. 1

Аварийные автомобили всех лет

Брак, но нужное

Запрудное, Москва. Ч. 2

Следы деятельности животных

Доброкачественные дубликаты

Кадницы, Кстово, Запрудное

A Little Life, М. Кувшинова

Speaking Like a State, А. Хитров

О дневниках Н. Козакова

Магазин

10 июля 1962 г. Вторник

с. Кадницы — с. Толба

Встал я в 20 мин. девятого, т. к. пришла машина из РЖС во­зить кирпич и нужно было цыганить бензин. Я схватил бидон и побежал. Приехал, оказывается, Сашка Фарафонтов. У него не оказалось шланга, а пришла Таисья и торопила его,
т. ч. он сказал, что через полтора часа приедет с кирпичом, и тогда нальем не спеша. Я согласился, и он уехал. А я умылся, позавтракал, взял бутылку из-под шампанского и пошел за бензином к Трофимовым, т. к. к Татьяне приехал брат на машине.

Мне нужно было завести мотоцикл и приехать в детдом. В своем чулане я нашел шланг, который долго и безуспешно искал, и с его помощью налил бутылку из канистры московского прокатного москвича, на котором приехал этот братец.

От них я прямо пошел к Марье Ивановне, заправил бак и завел мотоцикл сразу стартером безо всякого мучительства. Затем поехал в детдом. А там уже стоял Сашка. Мы налили, правда, неполный бак — шланг сосет воздух. Но вполне достаточно, чтобы доехать до Покрова и обратно даже. Затем я добавил масла в бензин и пошел собираться. Взял в эту шампанскую бутылку масла с собой на случай дозаправки, злополучный подарок Шурки (это все положил в хозяйственную сумку), оделся в коричневые хорошо выглаженные брюки и клетчатую рубашку, а сверху надел комбинезон. В 25 мин. одиннадцатого я выехал.

День был хороший, теплый, дул какой-то SO, небо было в пышных кучевых облаках. Мотоцикл, почувствовав свободу, весело бежал. В лицо упруго бил теплый воздух, благоухающий цветами, травой, лесом.

Дорогой ничего невероятного не было. Шоссе Ра­бот­ки — Се­че­но­во заасфальтировали от развилки километров на 17 к Б. Му­ра­шкину, только
в д. Чернышиха остался булыжник. Мост через Сундовик весьма подозрителен, хоть и ремонтируют его все время. По асфальту, конечно, хоть и узковат он там, ехать хорошо, но когда он кончился, стало не так весело. Ехал обочиной, там все-таки ровно. За час я проехал около 50 км, т. е. выехал из Б. Мурашкина. Раньше от него до Княгинина, точнее от леса, было гудронированное шоссе, и я ехал
в 1960 г. со скоростью до 80 км/ч. Но теперь его уже порядком разбили, и выше 60 скорость держать было нельзя, и то местами. Да я и по трассе-то обычно 70–75 держал, до восьмидесяти-то очень мало доходил.

В Княгинине остановился, зашел в культмаг. К ИЖу там кое‑что было, мне посчастливилось достать втулку верхней головки шатуна. Подвески были только К-175. За Княгинином километра два был объезд — асфальтировали шоссе.
Чем ближе становился Покров, тем больше я волновался и, наконец, дошло до того, что аж сердце готово было выскочить из груди и какой-то холодок распространялся от живота вверх. Покров явился неожиданно — я ожидал Ургу и вдруг увидел купы Озеркского парка и купол Покровской церкви.

Я предполагал, что Шурки дома нет; свернув с шоссе на дорогу к Покрову, увидел двух женщин, идущих навстречу. Посмотрел — одна Шурка. Ну и встреча! Я тотчас встал и заглушил мотоцикл. Шурка была в простом платьице и зеленой шерстяной кофте, такая же высокая и тонкая, как и раньше, только прибавилось морщин и на губах были следы помады. Я все внимание сосредоточил на ней и не рассмотрел другую, а это оказалась Шурка Барабошкина из Берёзовки, ее подруга. Она давно замужем, и сын растет. После весьма шумной преамбулы, заключающей обоюдные вопросы о здоровье и делах, женщины заявили, что Шурка-тонкая проводит Шурку-толстую немного, хотя последняя вполне могла и одна дойти. Но это, собственно, было неплохо, т. к. давало возможность собраться с мыслями и успокоиться после потрясения, вызванного встречей.

Мои девы ушли, а я стал собирать в придорожном кювете и на краю поля цветы, чтобы вручить ей. Было около 20–25 мин. первого, т. е. путешествовал я примерно 2 ч. От дома до перекрестка на Покров было 86 км. Я не спеша рвал васильки, ромашки, скабиозу, напевая: „Когда идешь ты на свидание…“ Когда букет был готов, подошла и Шурка. Я отдал ей цветы, и вслед за благодарностью первые ее слова были: „Зачем ты приехал? Ведь я выхожу замуж, и мы уже договорились о свадьбе“. Вот тебе и на! Приехал…

Ну, что было делать? Мы сели на траву у дороги, долго разговаривали. Жених ее какой-то электрик, все время ездит к ней и ей нравится, хотя она избегала говорить „люблю“. Она устраивается в Горький в какой-то НИИ, и он тоже. Но откуда он взялся? Это же не тот, не сормовский хахаль, который был раньше. Пытаясь казаться веселым, я достал из сумки коробку с босоножками и преподнес ей, как сам выразился, в виде свадебного подарка. Да, довольно неостроумная вышла шутка. Но она нипочем не взяла, хотя я и пригрозил, что выброшу все к чертям.

Тем временем с южной стороны лезла, заполняя небо, большая серо-синяя туча. В воздухе запахло преддождевой свежестью, пронесся вихрь — предвестник дождя. Упали первые капли, а мы всё еще стояли, и никто не хотел уходить первым. Шурка — черт ее знает, что за человек! — спрашивала, напишу ли я ей из Харькова, — „мне интересно“. Я спросил: зачем? Напиши, говорит, до востребования на горьковский почтамт. Ну уж, хрен я напишу, пожалуй. Хватит валять дурака. Что это такое — выходит замуж за другого, а все держится и за меня. Дождь уже пошел сильнее, и надо было прощаться. Она сказала „до свиданья“. Я поправил — „прощай“. Она что-то сказала еще, но я уже заводил мотоцикл. Мотор заревел, и я выскочил на шоссе. Курс был — Толба.

Не отъехал я и 300 м, как дождь полил как из ведра. Прятаться было негде, а в Покров я бы принципиально не поехал дальше и не к Шурке, а в любой другой дом. Я мгновенно промок до нитки, боялся за документы в бумажнике. Ехать быстро было нельзя, т. к. мотоцикл и на каменном мощном шоссе покидывал задом. Дождь то прекращался, то опять припускал, и я, махнув рукой, поехал до Толбы. Все равно все было мокрое.

У Толбы дождь был меньше, вернее, почти не было, но сейчас шел мелкий. Я свернул в Большой конец к Ваньке Карташову. Улицей ехать было плохо, кидало все же. Поднялся на Верхний порядок. Там было терпимо. У Иванова дома на двери красовался замок. Я оставил мотоцикл и пошел напротив к его родителям. Иван, говорят, еще в школе (он работает в мастерской преподавателем труда), а Валя (жена) в Сергаче.

Забыл — заезжал в магазин, вина там никакого не было, одна водка. Пришлось взять бутылку особой ввиду промокания. Там было пиво в маленьких бочонках, я выпил кружечку. Узнав, что Ивана дома нет, я немного побеседовал с почтенным Прокофьичем, который из души в душу крыл советскую власть, коммунистов и все прочие социалистические вещи за то, что ему как пенсионеру не дают травы.

Потом решил съездить в школу. Дождик моросил маленький, на улице было грязновато. Я въехал на школьную территорию, искал, искал везде, но все было закрыто. Потом подошел какой-то кривой мужик, спросил, кого я ищу, а узнав, сказал, что Иван пошел пить пиво в чапок. Вообще он ничего не пьет, только иногда пиво, и поэтому нельзя было бы сказать, что чапок является его постоянным местопребыванием. Я поехал опять в магазин, т. к. чапок открывался с шести.

На ящиках и бочках там сидело человек десять, в том числе Иван, Федор Федорович Мамилов, тоже мой старый приятель, Дмитрий Маурин, бывший председатель сельсовета, Иван Се­ме­ныч Чесноков, охотник. Аж рука заболела, пока здоровался, т. к. меня узнали, а подвыпившему человеку только и надо, что покалякать о былом. С Ф. Ф. и Иваном я еще выпил кружечку, и мы уехали. С двух кружек Иван стал пьяный и такой чудной, просто беда. Мотоцикл мы поставили во двор, я разделся, развесив верхнюю одежду на веревке. Сухого у меня осталось лишь пятнышко на трусах, на котором сидел, а остальное все мокрое. Но уже начинало подсыхать.

Скоро подошла Валя из Сергача. Иван подогрел вермишель, я открыл банку корюшки в масле, и мы с Валей выпли водки грамм по 120. Препогано, конечно, но лучше, чем сидеть мокрому. Мы поели, а потом Иван позвал меня погулять,
т. к. дождь перестал, а тепло было — изумительно. Мы вышли на зады, прошли к бывшей Перелетихе — теперь там ни одного домика не осталось, и у пруда решил искупаться.

Вода была как парное молоко. Правда, берега у пруда обрывистые, это тебе не Челкарское озеро, не Аральское море, не Волга и даже не Кудьма. Я оказался весь грязный, т. к. все промокло и грязь проникла до тела. С наслаждением помылся, покупался. Потом пошли к дому улицей. Иван все звал кататься на большую дорогу, мне не очень-то хотелось, но все же пришлось. Завели мотоцикл и поехали.

Я надел его старый пиджачок, а то еще сырой. Почти от Шу­ва­ринской мельницы и до Крутого тут заасфальтировано. Незаметно доехали до Мокрого Майдана, и я хотел зайти в магазин — нет ли вина, но магазин оказался, как сказали бабы, закрытым — время уже подходило к восьми. Недолго думая покатили в Сергач. Особенно сыро не было, на булыжнике же совсем хорошо.

Выехали в Сергаче в гору и мотоцикл оставили, а сами пошли пешком, а то я все же выпивши немножко, хотя уже нисколько и не чувствовал. Но в Сергаче меня ждало жестокое разочарование — никаких вин и вообще ничего, имеющего красный или желтый цвет, не было. Только сивуха. Иван объяснил, что были слухи, что с 1 июля цены на вина возрастут, и всё расхватали. Вот проклятые иваны, никак не могут без этого обойтись! Взял я только 300 г ветчины, как-то попавшей в Сергач, и мы поехали обратно.

До мельницы от Сергача ехали 20 мин. Там я дал Ваньке прокатиться. Он может ездить на мотоцикле, но хреново. Потом поехали домой. Начинало темнеть. Посидели еще, выпил я грамм 70 с ветчиной, остальное осталось. Спать меня уложили на террасе. Жестковато было, конечно, но ничего.

24 июля 1962 г. Вторник 

г. Харьков

День сегодня наконец хороший, солнечный и теплый. Впрочем, в 4 ч. вдруг пошел крупный теплый дождь. Но это было только приятно.

Встал я без десяти восемь. Умылся, оделся и пошел в свое кафе напротив.
Взял пельмени, салат из огурцов, кефир и коржик. Уплатил 65 коп. Поев, сел на трамвай и поехал в поликлинику. Приехал туда без скольки-то девять. Народ гудел в коридорах и фойе. В 9 ч. должны были демонстрировать снятие заикания в конференц-зале, куда должны были собраться все клиенты. Пока еще врача не было, и все толкались, кто где мог. Наконец, Вивденко пришла. Зал наполнился чуть не до отказа — тут были и родители, привезшие чад, и сами чада, и все прочие страдающие. Врачик объявила, что сейчас будет проводить одномоментный сеанс снятия заикания, и взяла десять человек из группы, которая уже дней шесть-восемь, как зарегистрировалась. Там было двое совсем маленьких пацанят лет по 10, три девочки лет 13–15, парни лет 25 и меньше. Сущность, конечно, заключалась в гипнозе. Врачиха с час говорила, от чего происходит заикание, и втолковывала это им в головы. Потом вообще стала „заколдовывать“ их, пристально глядя в глаза и кладя руки на головы, и заставляла падать вперед и назад, конечно, не до пола. Я заметил, что некоторые очень легко поддавались гипнозу, а один-два — с трудом. Потом она отобрала двоих — для быстроты — и внушила им, что у них отнялись руки, которые она им подняла и заставила растопырить пальцы. Так они и стояли, пока она обратно их не разгипнотизировала. А потом уже начали последний фокус — освобождение от заикания. По счету
„раз-два“ врачиха, по ее утверждению, вызывала у них взрыв в коре участка мозга, руководящего речью. Действительно, некоторые стали прилично говорить, некоторые хуже, а один, который с трудом гипнотизировался, вообще нисколько не изменился. Все десять человек отвечали на разные вопросы до и после сеанса, и разница была заметна. После сеанса всем велели молчать до утра, чтобы укрепить рефлексы в мозгу и отдохнули речевые центры. Тут сделали 15-минутный перерыв, в течение которого я сбегал за газетой и мороженым. После перерыва было контрольное занятие или проверка ранее подвергавшихся гипнозу. Тут было человек 12 самых разнообразных, в том числе несколько человек женщин не первой молодости. Но все же в основном все молодежь 20–25 лет. Тут уже были разные результаты. Всех заставляли говорить разные вещи, задавать вопросы друг другу и публике, т. е. родителям и „нам“. Под конец Вивденко сказала, что сегодня пусть останутся на предварительный осмотр те, кто зарегистрировался в субботу и воскр. Остальные, зарегистрировавшиеся в понедельник, будут проходить осмотр, очевидно, завтра. А вообще надо ежедневно ходить на сеансы снятия заикания и контроль, это очень важно.

Уже почти в 3 ч. я поехал домой. В гостинице оставил газету, взял очки и пошел в центр. Я решил взять билет на „Семь невест…“ в кинотеатр „1-й Комсомольский“ на Сумской, а потом пообедать. До кино шел пешком, левее Универмага, мимо большущей колокольни, видной, наверное, со всех концов города, через скверик, где горел Вечный огонь у памятника павшим в боях за Октябрь. Красивые здесь скверы, аккуратные, чистые. И вообще город хороший. Только вот канава посередке (это, оказывается, речка Харьков) воняет какой-то тухлядью. В кинотеатре я обнаружил весьма умеренное количество народа на сеансе 17 ч. Я постоял минут 20, кассу что-то долго не открывали, приобрел билет за полтинник и пошел искать едальню. Оная оказалась не очень далеко вверх по улице, на той же стороне. Я взял „холодный борщ“ — вроде окрошки, только красного цвета, и вкусный! — котлетку, салат из огурцов, блинчики и компот. Ел не спеша, т. к. времени было много. Чтобы скоротать его, пошел в парикмахерскую, то бишь перукарню. Брила меня довольно симпатичная парикмахерша, с которой я начал потихоньку калякать, сворачивая на то, имеет она какого-нибудь хахаля или нет. Получалось так, что не имеет, что даже в таком большом городе, как Харьков,
они не валяются, а она боится ходить одна. Я это принял к сведению, узнал также, что она кончает смену в 8 ч. и решил зайти к этому времени — может, и выйдет чего-нибудь. Она весьма нежно брила меня и гладила щеки, т. ч. я совсем расчувствовался. Впрочем, эти разговорчики и чувствительность обошлись мне
в 70 коп., так как морковногубая блондинка и подправила мне шею, и „найкращего“, как я выразился, одеколона набрызгала мне на лицо и волосы. Из перукарни я пошел по направлению к кино, почитал газеты в витрине (тут не центральные газеты — сегодняшние, их печатают в Харькове с матриц, доставленных самолетом). Кинотеатр „Комсомольский“ вполне современный, двухзальный, с роскошным фойе, буфетом, туалетом и прочими благами цивилизации.

Кино цветное, широкоэкранное, производство „Метро Голдуин Майер“, США. Конечно, комичное, чудные краски, драки сделаны сверхъестественно и вообще ничего. Но „Привидения“ мне понравились больше, и я еще на них сходил бы,
а на эту — нет. Тут сюжет в том, как женились в Орегоне семь братьев-лесорубов, живших в горах и по пять месяцев не видавших города. Теперь еще нужно будет попытаться сходить на панорамный фильм „Опасные повороты“, который рекламируется как „впервые в мире“. Картина кончилась в 35 мин. седьмого, и я пошел домой, чтобы пописать дневник и к восьми бежать ловить парикмахершу. Вообще за последнее время женщины вызывают у меня какое-то болезненное притяжение. И на даче в Подрезкове — думал, отдохну, а тут Рина на глаза лезет. А в Харькове сколько раз уже ловил себя, что на улице иду и смотрю, оценивая женщин. Кстати, здесь оценивать есть кого. И женщины все плотные, хорошо сложенные, в большинстве и на рожи ничего. Таких крокодилов, как в Горьком или Москве, мало.

Добравшись до гостиницы, я поднялся на лифте и засел писать дневник, жильцы у нас вроде каждый день новые, и я их не вижу почти. Написать много не удалось — зевало радио, а убавить было неудобно — может, те слушают. В половине восьмого сходил умылся, обтерся, а то весь потный, и побежал на трамвай. На 11-м я бы хорошо доехал, он только-только ушел, пришлось идти на Пролетарскую и садиться там на какой-то. Минут без пяти восемь я продефилировал мимо окна парикмахерской — „моя“ была там. Я встал сперва около, потом перешел на другую сторону улицы, чтобы удобней наблюдать. Стоял долго, минут 20 с гаком. Наконец она вышла. Я пошел следом, потом перешел на ее сторону, готовясь догнать. Но тут вдруг к ней подошел некто, бесцеремонно забрал у нее из рук сумку, взял ее под руку и повел в переулок. Я с независимым видом сунул руки в карманы и пошел мимо — больше делать мне ничего не оставалось.
Так начался и окончился мой харьковский роман. Дальше все было буднично и серо. Я сел в 11-й трамвай, доехал до гостиницы, поднялся к себе, переоделся и стал писать дневник. Потом пошел мыться на ночь. Спать лег в 10 ч.

№3

№1

№2

ИЮЛЬ

ЯНВАРЬ

МАРТ

Кстово — Кадницы, Горьковская область

г. Челкар Казахской АССР — 
Горьковская область — 
Харьков

Горьковская область – Москва

„А какие, наверно, прелестные 
были древние эллинки!“

„Мотоцикл,
почувствовав свободу, весело бежал“

„Я радостно
забормотал: «Оkay,
okay, one picture»“

32 мин. 36 сек.

24 мин. 40 сек.

26 мин. 46 сек.

№6

№4

№5

ОКТЯБРЬ

АВГУСТ

СЕНТЯБРЬ

Кстово — Кадницы — Горький

Кадницы, Горьковская область

Подрезково — Кадницы, Горьковская область

„Позавтракав, я взял карандаш и стал обдумывать злобо-дневное стихотворение
на кубинскую тему“

„Пришлось достать
сигару «Гавана»
и закурить“

„После завтрака
я пошел загорать“

25 мин. 48 сек.

10 мин. 13 сек.

22 мин. 24 сек.

№7

№8

№9

НОЯБРЬ

ДЕКАБРЬ

КРУГЛЫЙ

СТОЛ

Кадницы — Кстово — Горький

Горький — Кстово — Кадницы

6 / XI • 2017

„Праздник кончился,
год 1962-й ушел, а ничего не изменилось. Только что заменили отрывные календари...“

„Я читал и начинал
улыбаться. Все-таки судьба не оставила
меня без праздника“

24 мин. 30 сек.

35 мин. 15 сек.

23 мин. 7 сек.

НИКОЛАЙ КОЗАКОВ. ДНЕВНИК. 1962

Звукорежиссер К. Глущенко
Диктор Ю. Ковеленов
Редактор К. Чучалина
Технический редактор Т. Леонтьева
Звукооператоры: С. Авилов, Р. Хусейн
Арт-директор: К. Глущенко
Иллюстратор: А. Колчина
Дизайнеры: А. Глушкова, А. Московский
Сайт разработан на платформе Verstka.io

NIKOLAY KOZAKOV. DIARIES. 1962

Director K. Gluschenko
Speaker Y. Kovelenov
Editor K. Chuchalina
Technical editor T. Leontyeva
Recording engineers: S. Avilov, R. Khuseyn
Art Director: K. Gluschenko
Illustration: A. Koltchina
Designers: A. Glushkova, A. Moskovsky
Site was developed with Verstka.io

Запись произведена на пленку Quantegy на 24-дорожечном аппарате Studer A820 с использованием
микрофона Neumann U67.

Recording is made on Quantegy tape with 24-channel
Studer A820 using Neumann U67 microphone.

© ГЛУЩЕНКОИЗДАТ, 2016–2017 
Студия звукозаписи „Параметрика“. Запись 2016 г.
Проект подготовлен совместно с фондом VAC
в рамках выставки „Прекрасен облик наших будней“

Заказ № 153. Москва, Северное Чертаново, 2017 г.
Order № 153. Moscow, 2017

© GLUSCHENKOIZDAT, 2016–2017
Recorded in Parametrika Studio in 2016
The project was prepared jointly with the VAC Foundation within the framework of the exhibition
"Our Days Are Rich And Bright"